выглядит весьма загадочно, — произнес я. — И вполне понятно, что это тебя беспокоит.

— Ты бы и не так заговорил, если бы тебе пришлось здесь жить, — ответил он. — Это действует на нервы до такой степени, что начинаешь шарахаться от собственной тени. Теперь же, полагаю, ты устал и хотел бы устроиться на ночлег. Налей себе еще стаканчик на ночь, и затем я покажу твою спальню.

Наклонившись к столу, я взял бутыль с грогом и как раз переливал ее содержимое к себе в стакан, когда из погруженного во тьму дома позади нас раздался долгий громкий стон, за которым последовал крик, вспоров тишину ночи, как острый нож вспарывает отрез ситца. Затем наступила полная тишина, что, по моему мнению, было еще хуже, чем этот крик. Я вскочил.

— Боже, — воскликнул я, — что это?

Но Спайсер только нервно рассмеялся.

— Ты имел удовольствие познакомиться с нашим сверхъестественным другом, — ответил он. — Теперь ты знаешь, с чем именно нам приходится мириться все это время.

— Но это звучало в высшей степени похоже на человеческий крик, — сказал я. — И все же, если подумать, его сопровождал какой-то весьма специфический приглушенный звук, что несколько расстраивает мою теорию. Одно совершенно точно: звук шел из дома, осмелюсь предположить, из центрального коридора.

— Ты совершенно прав. Именно там мы всегда его слышим. Но если ты думаешь, что кто-то прячется здесь, ты ошибаешься. Иди и посмотри сам.

С этими словами он направился внутрь дома. Я последовал за ним. Как он и говорил, здесь никого не было. Коридор, о котором идет речь, был около двадцати футов в длину и четырех в ширину. С обоих концов в нем были двери, и еще по две слева и справа. Он был хорошо освещен за счет керосиновой лампы, подвешенной на вбитую в стену железную подставку. Стены были обшиты досками, на полу лежала дорожка из клеенки, тянувшаяся от одного конца коридора до другого. Спайсер снял лампу с подставки и, открыв одну из дверей слева, провел меня в гостиную. Мы тщательно обследовали ее, но не обнаружили ничего, что могло бы послужить причиной тому звуку, который мы слышали. Убедившись в этом, мы перешли в комнату на противоположной стороне коридора. Это была моя спальня и в ней, как и в предыдущей комнате, поиск не дал никаких результатов. Следующим был кабинет Спайсера, но, если не считать сейфа, ничто — ни стол, ни маленький буфет, ни стул, ни множество бухгалтерских книг — не содержало в себе ничего подозрительного. Мы вновь вернулись в коридор.

— Это, — сказал Спайсер, указывая на дверь напротив кабинета, — наша спальня.

Он постучал.

— Минни, — прокричал он, — ты не спишь?

— Нет, — был ответ, — и очень напугана. Долго мне еще ждать, когда вы пойдете спать?

— Уже иду, — пообещал Спайсер. Затем он развернулся ко мне и протянул руку. — Доброй ночи, — сказал он, — и приятных снов. Откровенно говоря, мне немного стыдно, что я вызвал тебя лишь для того, чтобы обеспокоить нашими проблемами.

— А я, напротив, очень рад, что приехал, — ответил я. — И если смогу чем-то помочь в решении этой проблемы — то буду рад еще больше.

Спустя четверть часа я уже спал в своей кровати. Если и был еще какой-то шум этой ночью, я его не слышал. Долгое путешествие утомило меня, и я когда я проснулся на следующее утро, солнце уже давно поднялось над горизонтом.

Встав, я вышел на веранду, где нашел хозяйку дома.

— Доброе утро! — Она протянула мне руку. — Джим только что ушел на скотный двор, но с минуты на минуту вернется к завтраку.

Возможно, в Австралии нашлось бы много людей, которые возблагодарили бы судьбу за то, что они, в отличие от Спайсера, не являются владельцами фермы Варрадуна, но мало кто не позавидовал бы его выбору спутницы жизни. Прелестная брюнетка с изумительными карими глазами, настолько по-матерински доброжелательная, что в ее обществе все невольно чувствовали себя как дома, даже если впервые увидели ее всего пять минут назад.

— Не могу выразить, насколько вы добры, что пришли к нам на помощь, — сказала она. — Можете представить, как угнетающе это место действует на нас с Джимом. Мы испробовали все, что только могли придумать, чтобы разгадать эту загадку, но безуспешно. Остается только надеяться, что вы достигнете лучшего результата.

— Сделаю все возможное, — заверил я ее, и пока я говорил это, Джим поднимался по лестнице.

— Доброе утро, — сказал он, входя на веранду. — Надеюсь, вы хорошо спали и никакой шум вас не беспокоил.

— Если что-то и было, оно меня не разбудило, — ответил я. — Полагаю, ты не нашел ничего, что могло бы пролить свет на происхождение крика, который мы слышали прошлой ночью?

— Решительно ничего, — подтвердил он, качая головой. — Но, словно бы вдобавок ко всем тем неудобствам, которые мы испытываем, наш повар только что сообщил, что вчера ночью на равнине он видел Белого Всадника и вследствие этого намерен в полдень покинуть ферму. Он также заявил, что лучше лишится всего своего жалованья, чем останется еще на одну ночь.

— Ох, Джим, какая жалость! — воскликнула его жена. — Будет очень непросто найти другого повара. Кажется, мы в самом деле обречены на неудачу.

Джим ничего не ответил, но я видел, как сжались его губы. Его терпение было на исходе, и я подозревал, что если загадка не будет решена в самые ближайшие дни, он последует примеру своих предшественников, потеряет все вложенные в имение деньги и навсегда разорвет свою связь с Варрадуной.

До полудня я помогал Спайсеру клеймить скот, а после обеда мы отправились верхом за реку в надежде встретить стадо, которое собирали его люди. Однако тут мы потерпели неудачу, и уже смеркалось, когда мы вернулись домой. К тому времени, как мы распрягли лошадей и сложили седла на полки, полная луна уже поднималась над горами позади дома. Войдя на веранду, мы услышали голоса, доносившиеся из гостиной.

— Это Мармадьюк Чадфилд, готов биться об заклад, — сказал Джим. — Я рад, что он приехал; хотя он и весьма жеманный молодой человек, но с ним веселее.

Спустя мгновение мы вошли в комнату, и я был представлен высокому, стройному молодому человеку лет примерно двадцати восьми. Роста он был не меньше шести футов и двух дюймов, лицо его, лишенное бороды и усов, могло похвастаться только каким-то бессмысленным выражением, лишь усиливавшимся из-за монокля, который он постоянно носил. Он говорил, слегка шепелявя и растягивая слова, и, как сам он утверждал, имел полное представление обо всех вещах во вселенной. Однако